Журнал Симпатия Авторы Галерея Гостевая Ссылки Контакты Для марсиан
Редактор   Обложка   Вспышки   Архив  


 

Автор: Владимир КУЗНЕЦОВ
Фото: "Д"

НАСТОЯЩИЙ ФОМИН

Оказывается, острее всего вкушать хлеба и зрелищ во времена легких денег и относительно легкой жизни. Владивосток кабацкий начала 90-х – яркое тому подтверждение. «Амаретто», «салем» и «Два кусочека колбаски». Японский журнал Asahi Tribune опубликовал тогда фоторепортаж из только что открытого для иностранцев города: вот вид Владивостока с высоты птичьего полета, вот всамделишные девочки по вызову в гостинице «Челюскин», вот пьяная дискотека в ДК имени Ленина, а вот совсем экзотика – «Зеленая лампа», кабаре с икрой, водкой и цыганами, которых выводит на сцену хозяин заведения, вчерашний театральный артист Сергей Фомин. «Старый русский», решивший возродить ресторанную культуру.

С той славной поры самый экспрессивный поступок бизнесмена Фомина, владеющего теперь уже тремя развлекательными заведениями, – это бросить все и уехать на охоту. Ему этого хватает, чтобы чувствовать себя хорошо. Вернувшись, садится напротив меня с чашкой кофе, закуривает «Парламент» и рассказывает о себе своеобычным баритоном.

  

С.Ф.: Я чувствую себя неуютно в настоящем времени. Такому как я – полуинтеллигенту – самое место в России начала века.

«Д»: Что вас роднит с интеллигентским сословием?

С.Ф.: Материнская кровь. Однако, есть родство более важное, чем по крови, - родство по духу. А по духу я принадлежу к интеллигентам. Они, как класс, если таковой был вообще, рождали себе подобных. Рожденные поколения, с исконно интеллигентским образом жизни и складом мысли, сгинули в советском лихолетье.Что осталось? Воспоминания и определенные нравственные позиции. Поэтому, стараясь хотя бы в чем-то придерживаться этих позиций, - не заповедей, ведь Иисус Христос, как известно, не был интеллигентом, - можно смело считать себя полуинтеллигентом. Этого достаточно для сегодняшнего состояния общества.

«Д»: К Фомину-ресторатору приставка полу- тоже применима?

С.Ф.: Ресторатор – это намного больше, чем просто владелец заведения, где едят и пьют под музыку. Я не встречал во Владивостоке людей, знающих ресторанное дело досконально и, самое главное, показывающих это на практике. Поэтому аристократическое слово «ресторатор» и ко мне не подходит. Ни при каком условии. Я просто торгую хорошим настроением.

«Д»: Ничего другого не остается делать?

С.Ф.: Ну разумеется. Ведь совершенно ясно, что все самое лучшее - накопленные веками традиции, истинные понятия о культурной жизни и СПОСОБНОСТЬ ВОСПРИНИМАТЬ ЖИЗНЬ КРАСИВО (говорит с несомненным почтением к этим четырем словам. – Прим. авт.) – уничтожено в октябре 17-го.

«Д»: И все же вы попытались обрести эту способность вновь, открыв восемь лет назад «Зеленую лампу». В то время местные газеты писали: «На исходе пятого года перестройки артист и бутафор краевого театра им. Горького Сергей Фомин решил вернуть Владивостоку изгнанное партизанами искусство и поднял занавес своего кабаре», «в бывшем Доме актера он собрался возродить атмосферу безудержного веселья времен Антанты»...

С.Ф.: В шоу-бизнесе важно успеть запрыгнуть на подножку идущего трамвая. И тогда мне это удалось. Потрясающее было время, самое, пожалуй, счастливое в моей жизни. Во-первых, я вышел на самостоятельную дорогу, несмотря на то, что продолжал работать в театре. Во-вторых, начало 90-х казалось мне жутко интересным - очень напоминало 20-е годы, период НЭПа. Ну, а поскольку образы непманов и нэпманш мне глубоко симпатичны, - повторюсь, я считаю себя родившимся не в свое время, может, в каких-то снах почувствовал это, - мне захотелось сделать перекличку времен. В итоге появился театр-кабаре и первый эстрадный спектакль «Светланская, 13» со всеми признаками Владивостока 70-летней давности. Удачный проект, как сегодня принято говорить.

«Д»: В чем был секрет его успеха?

С.Ф.: Мы вызвали джина из бутылки. Известно, что до прихода большевиков Владивосток резко «забеременел» культурой. Кого только не было среди сбежавших сюда от советской власти - необыкновенно талантливые, культурные люди и отъявленные негодяи, аферисты и прохиндеи. Жизнь бурлила. Ее фрагменты мы и взялись инсценировать в августе 92-го. Публика, привыкшая к общепиту и посиделкам на кухне, неожиданно попадала в предлагаемые обстоятельства почти забытого прошлого. На первое подавали развлечение мелкобуржуазное, с богемными причудами...

«Д»: ...и с налетом скандальности.

С.Ф.: Естественно, здесь же бывали разные люди. От известных бандитов до известных артистов со всех уголков бывшего Союза. Единственное, что их объединяло, - это наличие денег, которые, как выражался герой Шукшина, «жгли ляжку». Наконец-то получив возможность, люди сорили деньгами в открытую. Не поверите – когда опускался занавес, я сметал веником банкноты со сцены.

«Д»: А тем временем по парадной лестнице, говоря вашими же словами, «текли реки крови».

С.Ф.: И такое бывало. В иные вечера в это помещеньице набивалось до пяти криминальных группировок, и хотя иногда «искрило», все старались держаться в рамках приличия. Эксцессы могли произойти где угодно на подступах к ресторану - на лестнице, у подъезда. Лишь однажды случилось ЧП в зале, под самое закрытие. Все произошло как в кино: между сидящими в противоположных углах компаниями возникает перестрелка, музыканты наяривают как ни в чем ни бывало. Постреляли под веселые мелодии и разошлись. Ни жертв, ни погрома, ни заявлений в милицию... Кстати говоря, после этого инцидента никто в городе не усомнился в том, что бывать в «Зеленой лампе» - по-прежнему хороший тон. Людей влекла сюда неудовлетворенная потребность в театре без идеологических комплексов, без распространения билетов через профсоюзы. В свою очередь, предлагаемые обстоятельства вырабатывали у приходящих чувствительность к происходящему. Будучи в ту пору актером, я прекрасно знал принципы воздействия театрального механизма на людей и ловко этим пользовался. Во всех отношениях. Публика даже терялась. Не понимала что к чему и как, но на призыв достойно провести вечер откликалась охотно.

«Д»: Гангстеры не морщились?

С.Ф.: Отвечу как биолог по образованию. В кристально чистой воде инфузории не живут, то бишь дохнут, верно? Если тебе удается – и это счастье! – создать среду, в которой не могут развиваться какие-либо гнилостные микробы и прочие гадости, хотя бы на момент их присутствия, то достигнутое состояние и есть определенная творческая удача. «Микробами» и «гадостями» в нашем случае могут быть дурно воспитанные люди и их пакостные привычки.

«Д»: Вам не приходило в голову, что те, кто сорил в «Лампе» деньгами, - совсем не та мелкая буржуазия, не та нэпмановщина?

С.Ф.: Они меня никогда не раздражали. Крутым людям – крутые яйца, как говорят сочинские бармены. Расскажу такую быль. Однажды некий господин решил отметить свой день рождения в «Зеленой лампе» и заказал банкет. В условленное время явились пять человек. Седовласый мужчина, молодой крепыш со спортивной сумкой и четверо таких же крепких парней, которые встали по углам зала. Спрашиваем: «Пардон, где же ваши гости?» «А зачем они нужны? - отвечает седовласый. - Я закупил - я и гуляю». Крепыш раскрывает сумку – она набита доверху пачками денег. Не подав изумления, начинаем выполнять заказ по полной программе: труппа и музыканты играют, именинник смотрит спектакль, пробует самые дорогие напитки. Официантке на чай валютой дает, артистов щедро одаривает. А в завершение всего зачем-то лепит стодолларовые купюры на стеныЙ Потом мы узнали кто у нас отдыхал. Какой-то заезжий игрок в карты. Катала, словом. На мой взгляд, вел он себя смешно и весьма интересно. Я бы сказал – кинематографично.

«Д»: На какое кино похожа судьба «Зеленой лампы»?

С.Ф.: Симбиоз мюзикла и фильма-катастрофы. Помимо сценической музыки, в нем слышен вой пожарной сирены.

«Д»: В одном из интервью вы заметили, что усматриваете мистику в стихийных бедствиях, преследующих ваше заведение.

С.Ф.: Не трудно вообразить танцующих в пламени бесов, если загорается зимней ночью, под раскаты грома и сверкание молний (первый из двух пожаров «Зеленой лампы» в бытность Фомина. – Прим. ред.). Однако потусторонние силы здесь ни при чем. Коварные поджоги, никакой мистики.

«Д»: Кто же «запускал петуха»?

С.Ф.: Андрон Кончаловский сказал, что Россия - крестьянская страна с бунтарскими замашками. У нас охотно сломают и сожгут чужое, нежели сделают что-то лучше этого. Поджигатели «Зеленой лампы» наверняка люди малообразованные и завистливые. Впрочем, им это простительно. Так же, как и своеобразное представление о конкуренции.

«Д»: Возможно ли второе рождение «Лампы»?

С.Ф.: В прежнем качестве – нет. Все мои попытки после пожаров начать дело заново не приводили ни к чему хорошему. Видимо, вместе с разнообразной утварью сгорело и что-то очень важное, невосполнимоеЙ Хотя, если Бог даст и экономическая ситуация в стране позволит, я с удовольствием построю еще один подобный ресторан-театр.

«Д»: В Америке говорят: прежде чем ресторан станет процветающим, у него должно смениться 4-5 хозяев. В России эта дистанция гораздо короче?

С.Ф.: Без сомнений. Рестораны у нас рождаются и умирают быстрее, чем в США. А более-менее успешными становятся те, кто попросту смог выжить. На Западе и у нас совершенно разные конкурентные условия: у них – в пользу предпринимателей, у нас – во вред. Лично я и мой компаньон Владимир Артеменко давно пережили тот период, когда «Зеленая лампа» была на волне успеха.

«Д»: Фомин-бизнесмен и Фомин-натура творческая - они антагонисты или фигуры, дополняющие друг друга?

С.Ф.: Скорее, дополняющие. Предприимчивый человек с творческими наклонностями никогда не пропадет. Одевать маски, играть по жизни мне приходится часто. Пожалуй, чаще, чем в театре. Я могу стать таким, как того требует ситуация. Актерская закваска помогает в общении с различными людьми - от чиновников до бродяг. Кстати, с бомжами общаюсь с большим интересом и взаимностью. Единственное, что их разочаровывает, – я не пью с ними водку. Зато люблю им наливать. (Смеется.)

«Д»: Вы разбираетесь в людях?

С.Ф.: Судя по всему, да. Правда, иногда я даю себе слабину - верю, что люди лучше, чем они есть на самом деле. В остальном же считаю себя циником. Именно приобретенное знание людей, их слабых и сильных сторон, дает право воспринимать жизнь с позиций циника: называть вещи своими именами, то есть озвучивать то, о чем не решаются сказать вслух другие. Чем больше знаешь, чем больше понимаешь и ко всему относишься как-тоЙ проще, что ли. Окружающие могут назвать тебя циником только за то, что ты жопу назвал жопой. При этом им невдомек, что слово «попа» в данном конкрентном случае совершенно неуместно.

«Д»: А в юности вы высказывались с такой же циничной прямотой?

С.Ф.: Нет. Я не был уличной шпаной, хотя и вырос среди голубятен, дровяных сараев и развешанного на веревках бледноцветного белья. Мама, школьная учительница, водила меня в театр, заботилась о моем гардеробе, учила правилам этикета. С отцом я редко находил общий язык, поскольку он был военным авиатором и страшно партийным человеком. Отец категорически не воспринимал мой интерес к проникающим в страну «элементам буржуазной культуры». Я вовсю подражал хиппи: длинные волосы, брюки-клеш, на коленке наколка - знак пацифистов. Как только отца демобилизовали и назначили на ответственную должность – завотделом иностранного туризма, выяснилось, что сын позорит его своими выходками. «Противостоит обществу», как тогда говорили. Поэтому доверительные отношения с отцом так и не сложились. Мама играла в народных театрах и хотела, чтобы сын стал актером. Меня, напротив, увлекала орнитология, и я поступил на биофак. В конце концов, материнское возобладало: из театра студенческого попал в областной драматический.

«Д»: Вам везло на встречи с известными артистами?

С.Ф.: Не только на них. Я жил насыщенной жизнью. Будучи студентом, актером, инженером-ихтиологом, снова актером, объездил всю страну. Когда учился в университете, бывал в экспедициях на Кавказе. Однажды в Дагестане познакомился с пастухом Курбаном. Этот аварец стрелял на шорох и почти не промахивался, великолепно готовил, рассказывал легенды и эпосы. Самобытный до мозга костей. Что касается людей искусства, то в юности мне везло на «зубров» - маститых актеров старой закваски. Актерскому ремеслу в студенческом театре учил 72-летний Александр Федорович Годлевский. Тонко чувствующий человек, он воспринимал мир через себя, через возможность говорить стихами. Кстати, я иногда подражаю его манере разговора в быту - настолько сильным оказалось влияние учителяЙ Увы, людей, подобных пастуху Курбану, актеру Годлевскому, сегодня не встретишь. Поэтому меня ничего не восхищает, кроме, пожалуй, природы-матушки и женщин.

«Д»: Восхитившись женщиной, вы способны на безумный поступок ради нее?

С.Ф.: Одного восторга мало. Надо воспылать к ней страстью. Свой первый по-своему безумный поступок я совершил лет в двенадцать. Восхитившись Ирочкой Михайловой, нарисовал ее портрет, от которого все были без ума. Я понял тогда, что любовь творит чудеса в плане творчества.

«Д»: Некоторые мужчины классифицируют женщин, с которыми им приходится общаться...

С.Ф.: Женщина для меня - это ВСЁ. Она не имеет ни классовых, ни видовых различий. Если она - ЖЕНЩИНА, я чую ее за версту.

«Д»: Какие вам нравятся особенно?

С.Ф.: Настоящие.

«Д»: А с какими глазами?

С.Ф.: Умными и сексуальными.

«Д»: Ну и как молоденькие да глазастые к вам относятся?

С.Ф.: Прежде чем поймут с кем имеют дело - настороженно. Понимаете, оценивая того или иного мужчину, сегодняшняя женщина придерживается сугубо рыночных критериев - уровень достатка, положение в обществе и все такое. Если бы я работал сантехником, то общения с молодыми женщинами, конечно, было бы гораздо меньше. А то и вовсе бы не существовало. Я рад тому, что пока не чувствую себя обиженным. Мы говорим об общении духовном, я полагаю...

«Д»: Теперь уже и о телесном. Вас привлекают чрезвычайно доступные особы?

С.Ф.: Нисколько. Мой сексуальный голод давно удовлетворен. Услугами проституток я не пользуюсь, поскольку уверен – ничего интересного из этого для себя не вынесу. Женщина – это особый внутренний мир. Когда он у нее есть, побывать там чертовски приятно...

«Д»: Какие эмоции вызывает у вас женщина за рулем автомобиля?

С.Ф.: Те же самые, что и женщина-пешеход.

«Д»: Правда, что вы собираетесь обзавестись мотоциклом?

С.Ф.: Не врут. Хочу купить самый огромный и самый красивый в мире. Теплым вечером пролететь по шоссе, завернуть на пляжЙ К покупкам такого рода у меня простое отношение – коли не могу обойтись, куплю обязательно. А так... Откровенно говоря, я пока не укрепился в желании иметь шикарный мотоцикл. Согласитесь, жить мечтою – в этом тоже есть своя прелесть.

«Д»: Как вы думаете, мечты о роскоши и изобилии должны находить воплощение?

С.Ф.: Кто как понимает этот процесс. Знаете, какое слово у «новых русских», – таких круглолицых, полненьких ребят, - самое любимое?.. «Кушать». Используя по жизни огромный набор ненормативной лексики, исключительно поглощение пищи они называют так ласково. В сущности, кто они, эти рабы своего желудка? Голодные дети голодных родителей. Слышали бы вы с каким трепетом какой-нибудь стокилограммовый бандюк произносит: «Ку-у-шать». На самом деле ему жрать подавай...

«Д»: А вы, значит, сытый по горло?

С.Ф.: Я никогда не чувствовал себя голодным. Ни в чем. Сексуальный голод в то время, когда мореманил, был вынужденным. Во всем остальном пристрастие к роскошеству мне незнакомо в корне.

«Д»: В ваших устах это звучит как отказ от чего-то постыдного.

С.Ф.: Что нескромного в том, что завелись деньжата и захотелось купить дорогого, престижного, вкусного? Покупай, не терзай себя. Но не позволяй себе лишнего. Коммерсанты, заразившиеся в начале 90-х «золотой лихорадкой», покупали все подряд, порой не ведая для чего. Уподобляясь нуворишам, теряли способность оценивать человеческие качества. Немало тех, кто повиновался чересчур развитому хватательному рефлексу: поменял квартиру, машину, заодно – мебель и жену. Меня Бог миловал от таких перехлестов. Благосостояние – штука относительная, завтра его может не быть. Поэтому я отношусь к деньгам сдержанно, вижу в них всего лишь необходимый инструмент.

«Д»: Не говоря уже о вреде накопительства...

С.Ф.: Это, кстати, тоже болезнь. Попробуйте себя испытать – отложите десять тысяч долларов, и понаблюдайте за своим самочувствием. Если вы будете хотя бы изредка запускать руку в кубышку, не придумывая тому оправданий, - это нормально. А если станете одергивать себя: обойдусь сегодня без пива и не заправлю автомобиль, зато еще пять долларов в десяти тысячам добавлю, - это уже симптомы «заболевания» . Значит, вы начали сокращать свою жизнь в смысле ее восприятия. Накопленное порабощает и принижает. Я знаю одного человека, по здешним меркам богатого, который давно «болен». Выехав на природу, он обедает даже не корейской, а китайской сублимированной лапшой! Хотя у самого денег, как у дурака махорки. Слава Богу, накопительство больше распространено на Западе. У нас поклонение деньгам не носит столь массовый характер. Мы не так дурно воспитаны, чтобы почитать банкноты превыше всего.

«Д»: С вашим уровнем самооценки, чувством вкуса вы можете себе позволить пить из граненого стакана?

С.Ф.: Из алюминиевой кружки тоже. Ничего зазорного в этом не нахожу. Это выдумано, что у человека, пьющего чай их фарфоровой чашки, а не из граненого стакана, другая самооценка и плохой вкус.

«Д»: А стильных вещей у вас много?

С.Ф.: Для меня таковыми являются все, что приносят удовольствие и радость. Самая стильная вещица у меня – это японский нож, не расстаюсь с ним в загородных поездках. Очень нравятся красивые украшения, в частности, перстни. Обожаю фотографию, рыбалку и охоту. Для них покупаю все самое лучшее.

«Д»: Любите ли дарить подарки?

С.Ф.: Конечно. Я же сильный эгоист. А дарить - значит тешить свое эго. К тому же в подношении подарков я вижу что-то театральное, близкое моей артистической натуре.

«Д»: Знаю, вы не любите говорить о театре, и все же – что хорошее вы вынесли оттуда?

С.Ф.: Я не люблю говорить о конторе под названием театр. О самом же театре как о явлении готов говорить бесконечно. Что вынес... Коммуникабельность, способность думать и анализировать, привитую способность восхищаться, незабываемые воспоминания о женщинах.

«Д»: Какие сыгранные роли до сих пор бередят душу?

С.Ф.: По-настояшему ни хрена ничто не бередит. Разве что Воланд, сыгранный в сезоне 94-го. Ужасно прикидывался тем, кем НИКОГДА не мог бы стать. В остальных ролях мне удавалось быть более реалистичным.

«Д»: В театре бываете?

С.Ф.: Признаться, не люблю это занятие. С одной стороны, вроде бы надо пойти на тот или иной спектакль, с другой... Понимаете, я с интересом посмотрел бы пьесу с неизвестными мне артистами.

«Д»: К известным имеете предубеждение?

С.Ф.: Просто знаю, какие именно вещи увижу в их исполнении. Зачем идти в театр, заранее зная, что не будешь увлечен? Что придется зевать от того, как играют зачастую... бесполые существа.

«Д»: ?..

С.Ф.: По моему глубокому убеждению, театр - это гипертрофированное проявление женского и мужского либидо. Да-да. Если же на сцене все актеры бесполые, я ничему не верю.

«Д»: Слушая вас, подумалось: «А может, Фомин утратил веру в театр?»

С.Ф.: (Тяжело вздыхает.) Разувериться в театре невозможно. Я не считаю проведенные там годы потерянными. Театр – это как семейная жизнь. У одних она складывается счастливо, у других – так себе, третьи, помучившись, разводятся. Пожалуй, я принадлежу к последним - мне НАДОЕЛО. И вообще, теперь я точно могу сказать, что актерская профессия не для мужчин...

«Д»: А для кого же?

С.Ф.: По своей сути она не совсем мужская. Ей отдаются либо слепо влюбленные, либо не желающие ничем другим заниматься. Именно «заниматься», потому что посвятить театру всю жизнь могут только люди отважные и одаренные, способные чего-то добиваться. Нынешние стороны актерской профессии - неимоверная зависимость, униженность, брюзжание за кулисами. Актеры лишились не то что былой народной любви, собственную значимость в обществе потеряли. Прежде чем назваться Актером, сначала стань узнаваемым на улице. Но это суждено только талантливым или пробивным.

«Д»: Так что важнее – талант или умение работать локтями?

С.Ф.: Борьба за место под солнцем в театре вполне допустима. Конечно, желательно подчеркивать свои пробивные способности актерскими. Тогда тебе вообще цены не будет. Честь и хвала взобравшемуся на вершину даже провинциальной театральной пирамиды. В театре, как и в жизни, побеждает тот, кто выныривает из мутной пены наверх. Остальные ждут спасения в виде ролей и ангажементов. Так, в ожидании, вся жизнь и проходит. Спокойненько, беззаботно и бесславно.

«Д»: К своим 46 годам вы уже вынесли для себя главный жизненный урок?

С.Ф.: Начнем с того, что я никак не могу привыкнуть к своему возрасту. Очевидно, живу не по обывательским правилам возрастных цензов... (В этот момент на немолодом лице Фомина играют отблески сыгранных им когда-то ролей героев-любовников.) Главное, чему научила жизнь, – если что-то задумал, надо меньше рассуждать и больше делать. Не бояться рисковать. Жизнь ведь дана для «самостоятельного использования», и в этой своеобразной игре с судьбой надо играть по-крупному. Конечно, при этом надо быть взвешенным и аккуратным и в делах, и в словах.

«Д»: Не посещают ли мысли о наступлении старости?

С.Ф.: Зимой, в основном. Летом крайне редкоЙ Чем характерны мои годы? Я стал замечать намного больше молодых и цветущих женщин, с тонкими, как у песочных часов, талиями. Кроме визуальной красоты, постоянно ищу общения с приятными мне людьми. Приятными и внешне, и внутренне. На людей блеклых, неинтересных время тратить не хочется. Наверное, в этом есть тоже признак возраста. Экономишь эмоциональные заряды для чего-то очень важного.

«Д»: По словам одного из ваших знакомых, «после двух перенесенных инфарктов жажда жизни у Фомина неимоверно возросла». Подтверждаете?

С.Ф.: По всем пунктам. «Скорая» увозила меня после тех самых пожаров. Когда лежал в реанимации, видел смерти таких же как я. Но не это меня поразило, а то, с какой любовью говорили о своей болезни оставшиеся в живых, с каким мазохизмом они глотали таблетки и подставлялись под уколы. Никакой озабоченности тем, что собственная жизнь может оборваться в любой момент, под равнодушным взглядом врачей. Ужаснувшись всем этим, я понял: как только заведу разговоры про болячки, впущу в себя чертов режим, - всё, это путь в могилу. Стал уклоняться от процедур, приударил за двумя медсестрами. Вскоре выписалиЙ Несмотря на чудовищную психологическую ломку, я смог остаться оптимистом. Это единственный способ победить страх смерти.



TopList